По благословению митрополита Тихона в Псковской епархии при Псково-Печерской семинарии проходят встречи с опытными пастырями России и православного зарубежья.
Беседа вторая от 8 февраля 2022 года; лектор: протоиерей Геннадий Фаст, клирик Абаканской епархии Русской Православной Церкви.
Все видео из цикла смотрите на ютуб-канале епархии в плейлисте “Пастырские беседы”.
Митрополит Тихон: Дорогие отцы и братья, сегодня мы начинаем курс лекций отца Геннадия Фаста. Я хочу поблагодарить батюшку от лица всех присутствующих за согласие выделить свое время для этих лекций. Уверен, что это будет необычайно интересно и принесет настоящую пользу всем присутствующим. Еще раз повторю, что эти встречи мы организовываем в Псково-Печерской духовной семинарии, но подключаться могут клирики Псковской епархии и в дальнейшем – мы уже с владыкой Сергием говорили – всей Псковской митрополии.
Лекции будут проходить примерно раз в неделю. Подробности уже оговорены и будут вам сообщены. Еще раз повторю, что эти беседы не обязательны. Они для тех, кто действительно желает посвятить время и силы совершенствованию своего пастырского искусства, своего пастырского ремесла, своего пастырского дела.
У нас также намечена встреча с епископом Верейским Пантелеимоном. У него особая тема – исповедь. Это, как уже обозначено в патриархийных документах, курсы повышения квалификации священников. Раз в месяц они будут обязательны для всех клириков епархии.
А что касается лекций отца Геннадия, то я сам с огромной благодарностью и радостью буду на них присутствовать, когда смогу. Когда не смогу, буду обязательно прослушивать их в записи. Запись лекций мы будем располагать и на нашем епархиальном сайте, и на сайте Православие.ру. Хотел бы пожелать всем нам благословенных успехов в том служении, на которое Господь поставил нас, а мы подтвердили свою готовность быть Его соработниками своей священнической присягой. Спасибо большое, отец Геннадий. Я прошу прощения, мне сейчас надо идти по епархиальным делам, но я непременно посмотрю эту лекцию в записи. Храни Господь!
Протоиерей Геннадий: Благословите, владыка.
Митрополит Тихон: С Богом!
Протоиерей Геннадий: Приветствую вас, дорогие учащиеся Псково-Печерской семинарии и честные отцы Псковской епархии. По благословению владыки мне предложено провести эти беседы о священстве. Их нельзя в полной мере назвать учебным курсом, каковые, я думаю, читают преподаватели семинарии и каковые имеются в расписании. Я понимаю, что именно эта тема – в каком-то смысле самая дерзновенная, потому что я всего лишь такой же священник, как многие из вас. И поэтому я бы не хотел выглядеть каким-то наставником, учителем. Это действительно беседы – беседы пастыря с другими пастырями и с теми, кто готовится таковыми стать. Мы будем опираться на Священное Писание и стараться его актуализировать, применить к нашей реальной священнической практике.
Сегодняшняя тема – «Патриархальное священство». Речь идет о самой изначальной форме жречества и жертв. Еврейское слово «коэн», греческое «Ἱερεύσ» или, как мы привыкли по-русски говорить, «иерей» – вот это и есть жрец, который приносит жертву. Русское слово «священник», кстати, иное. Священник – это не тот, кто приносит жертву. Священник – это тот, кто совершает служение освящения. Святитель – то же самое. По большому счету, новозаветные епископы и пресвитеры не являются приносителями жертв. Об этом у нас еще будет подробное размышление. А сейчас обратимся к древности.
«Первое жертвоприношение совершил Сам Господь Бог»
В древности были жрецы, коэны, то есть те, кто приносили жертвы. Плутарх, греческий историк, говорил о том, что он видел города без стен, города без правителей, города без монет и не видел городов без жертвенников, без молитвы. То есть экономика, политика могли почти отсутствовать, а вот жрец и жертвы всегда и всюду присутствовали. Библейское слово «жертвенник» («мизбеах») происходит от глагола «завоах» («резать», «закалывать»). Слово в еврейском языке определяется только согласными («звх») – я по-русски произношу эти звуки. А огласовка может быть разная, и в соответствии с этим возникают разные смысловые оттенки. Мизбеах – это, соответственно, то место, на котором приносится жертва.
Идея жертвы возникла еще на Предвечном Совете Святой Живоначальной Троицы. Есть такое представление в христианстве, которое, пожалуй, наиболее прекрасно раскрыто в иконе «Троица» преподобного Андрея Рублева. Теперь я все-таки буду пользоваться словом «священник» именно в значении жреца – человека, приносящего жертву. На иконе, как мы знаем, изображены Три Ангела, в лице Которых Аврааму явился незримый Бог, Которого, естественно, изобразить никак невозможно.
Святая Живоначальная Троица. Мир в замысле Божьем. По словам премудрого Соломона, еще не сотворены начальные пылинки Вселенной. И уже тогда есть то, о чем говорится в Апокалипсисе в той самой 13-й главе, которую по понятным причинам очень-очень много цитируют.
В 8-м стихе говорится об Агнце, закланном от создания мира. «Агнец, закланный от создания мира», – так это звучит в тексте (Откр. 13: 8). Говорится о тех, чьи имена не написаны в Книге жизни у Агнца, закланного от создания мира. К чему относится это «от создания мира»? Поскольку понятно, что никаких знаков препинания не только на иврите, но даже и в древнегреческом не было, то здесь допустимо два прочтения. Первое: «имена не написаны в Книге жизни у Агнца, закланного от создания мира». В таком случае от создания мира имена не написаны. Где не написаны? Не написаны в Книге закланного Агнца. При другом прочтении, которое отражается в синодальном переводе и которому отдают предпочтение почти все толкователи, речь идет именно об именах, не написанных в Книге. У кого? У Агнца, закланного от создания мира. Таким образом, Агнец заклан от создания мира.
Создание мира имеет свое оправдание и свое осмысление, свою надежду, свою любовь и свою жизнь именно в Чаше. У Рублева изображена эта Чаша с головой тельца (предположительно). Телец, агнец – это жертвенное животное, закланное от создания мира. Если бы не был заклан от создания мира Агнец, то этот мир не появился бы. Какой-нибудь другой – может быть. Однако об этом мы ничего не знаем. Но этот мир, в котором живут такие люди, как мы с вами, – люди, которые могут падать и вставать, которые могут грешить и каяться, которые могут страдать и радоваться, – вот такой мир имеет свою опору, свое основание, свое оправдание, свою надежду и свое осмысление только в Агнце, закланном от создания мира. Если бы Его не было, то этот мир был бы ужасен. Мир, который лежит во зле, не может выйти из рук Творца.
Блаженный Августин восклицает: «О, блаженная вина Адама, которая дала нам такого Христа! Вот Агнец, закланный от создания мира». В Послании к Ефесянам (Еф. 1: 4) апостол Павел говорит, что Он, Господь, избрал нас в Нем, во Христе, прежде создания мира. Наше избрание состоялось прежде создания мира. Таким образом, священство древнее этого мира, древнее Вселенной. Говоря языком современной космологии, еще не произошел большой взрыв, тот самый big bang, от которого появилась Вселенная, – а уже есть жертва, уже есть приносящий и приемлющий жертву. «Приносяй, Приносимый и Приемляй».
Как это может быть? Вне времени, превечно. Мы с вами – существа временные, поэтому хотим все расположить по хронологической шкале. От этих попыток надо отказаться. Прежде создания мира уже принесена жертва за нас.
Всё имеет свое начало в Боге. И священство, и жертва имеют свое начало в Боге. Древнее священство тоже восходит к некоему Божьему действу. Когда Адам согрешил, он был, как известно, изгнан из рая Господом Богом. Господь Бог – это два синонима с немножко разными смысловыми оттенками. Поэтому лучше читать Яхве. Везде, где в Писании упоминается Господь Бог, имеется в виду имя, священная тетраграмма – Яхве.
Он, когда изгнал наших прародителей из рая, лишил их этой возможности. Сказано, что Он дал одежды кожаные им и одел их. Зачем их одевать? Чтобы покрыть наготу. Чтобы покрыть некий срам. То есть здесь заложена идея жертвы, и первым иереем, первым жертвоприносителем является Сам Господь Бог. Для того чтобы одеть человека в кожаные одежды, должна была пролиться кровь животного, потому что Бог не сотворил кожу как отдельное состояние. Бог сотворил животных, у которых была кожа.
Существует несколько иное, более философское понимание этого текста. Святой Григорий Нисский говорит, что кожаные одежды – это дебелость человеческой природы. С этим, естественно, невозможно и не нужно спорить. Это святая и благочестивая мысль. Но она укоренена все-таки в греческом, эллинском мышлении и была актуальна для святых отцов. Однако прямой библейский текст говорит об одеждах из кожи. Зачем покрывать человека? У человека никакого срама нет. Человека сотворил Бог, он был прекрасен. «Было очень хорошо, когда создан был человек» – это слова Бога. Плохо стало не от того, что сотворил Бог, а потому что человек совершил грех. Вот тогда люди ощутили наготу. До этого была или не была нагота? Ее не было. Потому что у людей было одеяние благодати. И вот это одеяние утратил Адам, а его природа подверглась греховному поражению, и в этом греховном, пораженном состоянии человеку стыдно быть. И грешить стыдно. И этот стыд покрыть может только жертва. Таким образом, здесь смысл именно в жертвоприношении, которое впервые совершает Сам Господь Бог.
Жертва Каина и Авеля
Дальше начинается история. В древней истории от первоначала и до Моисея, до Синая, мы имеем дело с патриархальным священством. Это означает, что жертву приносит глава семейства. Нет специального, выразимся так, профессионального жречества. Нашим православным языком – нет клира. Клир – это выделенный и почтенный состав людей, некая когорта, даже каста людей, которые призваны к жречеству. Такого не было. Священство было патриархальное. Примеров тому мы имеем достаточно, начиная от первой семьи. Первые же дети Адама и Евы – Каин и Авель – приносят жертву.
Жертва – это, с одной стороны, что? Я должен чем-то пожертвовать. Если я ничем не жертвую, это не жертва. Кстати, я слышал одного современного раввина, который говорил, что сейчас жертв нет и не будет. Они же ждут восстановления храма в Иерусалиме. А почему не будет? А потому что никто не может пожертвовать овцу. А почему не может? А ни у кого ее нет. Принести жертву – значит пожертвовать что-то свое, отдать то, что у тебя есть, уступить. Иначе нет жертвы.
Авель – пастух, он жертвует овцой, он бы мог употребить ее каким-то иным образом. Каин – земледелец, он жертвует от приношений плодов земных, хотя он мог бы их использовать для себя каким-то иным образом. Одна жертва принимается, другая – нет. Кстати, в детских Библиях часто изображается, как от жертвы Авеля восходит дым к небу, а у Каина стелется по земле. Мы, конечно, не будем пытаться утверждать, как оно было на самом деле – это знают те, кто жил в то время. Однако знаком принятия жертвы в Библии всегда был огонь с неба. Кстати, на это указывают и святые отцы при толковании этих текстов. Сыновья приносят жертву. Вааловы жрецы приносят жертву. Принято или не принято – как узнать? Огонь с неба принимает жертву, пожирает ее – или не принимает. То есть все-таки огонь с неба принял жертву Авеля и не принял жертву Каина.
Дальше история прекрасно всем известна, я не буду о ней говорить. Нас сейчас интересует момент жертвы. Почему не принята? Как правило, указывается на моральную сторону: Авель принес первородное, а про Каина не говорится ничего. По-нашему, по-русски, «на тебе, Боже, что нам не гоже». Что-нибудь да дал, что-нибудь да принес, чем-нибудь да пожертвовал. Каин жертвовал худшее. Мы действительно часто по жизни жертвуем тем, что не жалко. Прикидываем, что у меня еще есть, мне еще хватит и так далее, и тогда от избытка можно и пожертвовать. А настоящая жертва, как некто выразился, – это когда жаба начинает давить. То есть надо понести урон – вот тогда будет жертва. И жертва эта лучше.
Я бы сейчас отметил другую сторону этого дела, о которой говорится достаточно редко. Каин приносит от плодов земли. Вроде бы за это его не надо ругать, он же земледелец. А Авель все-таки приносит кровную жертву. Нет жертвы без крови. Вот это тоже причина, уже не духовно-нравственная, а скорее мистико-догматическая. Можно сказать, Каин не только поступил по принципу «на те, Боже, что нам не гоже». Он поступил и по еврейской поговорке: «Хотел легко отделаться».
От греха не отделаешься иначе, как кровью, то есть кровь – это высшая мера. Только жизнь, потому что грех ведет к смерти. «День, в который вкусишь смерти, умрешь». Поэтому искупление греха не может быть без крови. Жертвовать – то есть отдать свое – можно и без крови, можно и от плодов земных. А вот очиститься от грехов – нет. Для очищения от греха – только кровная жертва. Очень важно усвоить, что жертва – это кровь.
Современное либеральное сознание брюзжит: «Как так? Что это такое? Резали каких-то животных. Это бессмысленная трата, во-первых, этих самых животных. Во-вторых, это же плохо – убивать», – и так далее. Здесь вроде бы утверждаются высокие гуманистические идеи, чтобы опровергнуть саму идею жертвы. Это от нечувствия греха. Если человек не чувствует грех, он хочет легко отделаться. Светский человек – тем, что хорошо себя ведет, не нарушает законы – мало ли какие: государственные, на своем производстве, профессиональные. А если он верующий, то тем, что не нарушает заповеди, каноны: «Я же не убиваю, не краду, не лгу, все нормально». Как тот самый фарисей. Так вот нет. Это очень глубинно и очень важно: священство – это кровь. И меньше быть не может. Чтобы обнулить десятку, сколько из нее надо вычесть? Десять. Вычти хотя бы девять, уже не говоря про два-три, – от десятки еще очень много что останется. И поскольку возмездие за грех – смерть, то и прикрыть наготу грешного человека может только кровь. Должна быть вот эта самая жертва.
Енос. Появление богослужения
Праотец Енос. Дионисий. Фрески Рождественского собора. 1502-1503 гг.Жертва – это еще произнесение имени. Неслучайно Агнец, закланный прежде сотворения мира, относится к именам, которые записаны или не записаны в Книгу жизни. То есть жертва имеет глубинную связь с именем. Кровную жертву впервые совершает Сам Бог. Затем – сын Адама. А имя Бога впервые произносит внук Адама. Про Еноса говорится: «У Сифа также родился сын, и он нарек ему имя Енос. Тогда начали призывать имя Господне» (Быт. 4: 26). А до этого? Во-первых, если мы говорим «имя Господне» – смысл опять растворяется. Здесь священная тетраграмма. Нужно: «Тогда начали призывать имя Яхве». Как мы знаем, в иудейской традиции со времен Вавилонского плена это имя не произносится вообще. Это мог делать только первосвященник один раз в год во Святая Святых в храме. Поскольку сейчас нет храма – то нигде и никогда.
Речь идет именно о имени Божием. Жертва глубинно связана с произнесением имени Бога. У святых отцов есть размышления о том, что же произошло при Еносе. Неужели Авель и Каин, когда приносили жертву Богу, не обращались к Нему? Ведь, наверное, обращались. Но имя Бога начал произносить Енос. Мы опять не знаем в подробностях, как это было исторически. Это невозможно, мы имеем текст только в том виде, в каком он есть, и о нем размышляем. То есть при Еносе, как говорят святые отцы, было положено начало истинному богослужению. Тому, что мы с вами, священники, совершаем и к чему семинаристы готовятся. Литургия – это общее дело. И вот мы совершаем с народом это общее дело, совершаем общественное служение.
До этого, видимо, все было очень индивидуально. А тут началось общественное служение. И при этом произносилось имя Всевышнего. Я, кстати, сторонник того, чтобы при совершении литургии в некоторых моментах, самых сакральных, некоторые слова произносились на праязыках. Кто-нибудь может укорить меня в ереси. Нет, я не причастен к этому ни с какой стороны, но на еврейском, греческом и латинском языках некоторые слова при освящении Святых Даров говорить хочется – и я говорю. «Свят, свят, свят, Господь Саваоф». Господь Саваоф – это Яхве Саваоф. Я произношу эти слова на иврите. То есть один раз на литургии, в некое уподобление тому древнему служению, произносится имя Всевышнего. И это очень глубинно, это очень сильно. При совершении жертвы произносится имя Того, Кому приносится жертва, во имя Кого она приносится. А в еще более глубинном смысле, это Он – жертва, не мы Ему жертвуем. Что мы Ему можем пожертвовать? Если бы отдали даже все, то всего лишь то, что Он нам дал. То есть жертву приносим не мы Ему – жертву приносит Он нам.
Жертвенник Ноя
Жертвоприношение Ноя. Художник: Кох Йозеф Антон
Дальше мы переходим к Ною – ко времени, когда первая цивилизация погибла в воде. Возникла вторая цивилизация, к которой относимся мы с вами. И когда Ной выходит из ковчега, то первое, что он делает, – это воздвигает жертвенник. Кстати, здесь сам жертвенник впервые упомянут. Авель и Каин, как сказано, принесли жертву, а здесь упомянут именно жертвенник. Что еще очень важно, Ной от всякой твари взял по паре, а от чистых – по семь пар. Зачем перегружать ковчег? От чистых можно приносить жертву. И жертва должна быть чистой.
В те древние времена чистота жертвы определялась по особым признакам. Позднее в законе они будут напрямую оговорены. А в период патриархального служения просто говорится: жертва должна быть чистая. И та жертва, которая была принесена в Новом Завете, – это чистейшая жертва, которую принес Господь, возлюбив нас и даровав нам своего Единородного Сына. То есть в жертве не должно быть никакой нечистоты. «И обонял Господь приятное благоухание» (Быт. 8: 21).
Кстати, неужели жертва нужна для того, чтобы откупиться от Бога? Ни в коем случае не откупиться. Я бы сказал, что до конца понять жертву невозможно. Это первично. Так в математике можно что угодно определить. Невозможно сказать, что такое точка. Существуют понятия, которые неопределимы. Потому что определять можно через что-то другое, определенное. А здесь мы упираемся в какие-то неопределяемые вещи. Вряд ли мы можем по-настоящему объяснить, что есть жертва. Скорее, мы знаем душой, сердцем, духом, что без нее нельзя и что она должна быть чиста. И здесь, у этого жертвенника, заключается завет Бога с Ноем. Завет, который относится ко всему человечеству. Дается семь заповедей сыновей Ноевых, которые потом апостолы сочтут необходимыми для исполнения всеми народами, верующими в Христа. В отличие от Торы (Пятикнижия), от которой они освобождают язычников, принимающих Христа.
Авраам. Заключение завета с Богом
Авраам – праотец веры. Авраам тоже воздвигает жертвенник. Где Авраам узнал, что он в Святой Земле? Он уже дошел до самой ее сердцевины, был в Сихеме (Шхем). И когда он находился там, Бог ему сказал: «Посмотри на север-юг-запад-восток – вот это та земля». А так он шел, шел и даже не знал, что уже идет по той самой Обетованной Земле. И когда в Сихеме узнал, что вот она, эта Земля Обетованная, Земля Святая, где произойдут свершения Божии, откуда распространится благословение на все народы, о чем ему говорил Бог, он тут же воздвигнул жертвенник. Он не воздвигал его до этого. Воздвигнул именно здесь. Это был первый жертвенник праотца нашей веры Авраама.
Потом Авраам ставит жертвенники между Вефилем и Гаем. Это недалеко от того места, которое позднее будет называться Самария. Затем он поставит жертвенник в Хевроне. Собственно, это место особым образом связано с именем Авраама. Именно здесь ему являются Три Странника – Святая Троица. Там он тоже воздвигает жертвенник. Из библейского повествования мы знаем о трех жертвах Авраама. Он приносит в жертву рассеченных животных. Это описано в 15-й главе книги Бытия. Не так уж много животных приносится в жертву: телец, ягненок и козленок. И две родственные птицы: голубь и горлица. Эти животные рассекаются на две части.
Ночь. Ужас нападает на Авраама. Посреди этих рассеченных животных проходит огонь от Бога. И Авраам видит всю историю своего народа: и увидел день Господень, «увидел и возрадовался (Ин. 8: 56). А у пророка Иеремии говорится о том, что он видит и царей, и пророков – в общем, всю историю. Эта жертва – завет с Богом. Вот что очень важно. У нас вся Библия – Завет (Ветхий, Новый Завет). Заключение завета с Богом – это отдельная тема. Я думаю, мы к ней еще не однажды вернемся.
Современного человека спрашиваешь: «А ты заключил завет с Богом?» – он смотрит и даже не понимает, о чем его спрашивают. Никакой завет с Богом он не заключал. Он обращался к Богу, когда ему было трудно, когда ему было надо: по самой простецкой причине до достаточно возвышенных. В конце концов, потому что он так воспитан. В конце концов, потому что он в это верит. А завета с Богом так и нет. А это очень важно. В жизни должно произойти заключение завета с Богом. Вот это произошло у Авраама. Обычай рассечения животных на две части не был придуман Авраамом, а был достаточно распространен в то время. Когда два царя, два врага или еще кто-нибудь решали заключить мир, то они рассекали животных. Совершалось такое действо.
Человек и Бог оказались на противоположных сторонах. Ведь религия – это восстановление связи. Связь с Богом нарушена грехом. А жертва лежит в основе восстановления нашей связи с Богом. Забегая вперед, для нас – это, естественно, жертва Иисуса Христа.
«Колодец клятвы» Исаака
Исаак, второй праотец, тоже ставит жертвенник. Его основной жертвенник – это то, что в синодальном переводе обозначено словом «вирсавия». В переводе – «колодец клятв». То здесь заключается клятва. Та самая клятва, которую праотец Исаак дает Богу, и опять заключает завет. Там он ставит жертвенник. Это самый южный город Обетованной Земли. Здесь она кончается и начинаются синайские пустыни. Жертвенник Исаака – некий форпост.
Почему «колодец клятвы»? Потому что он действительно выкопал колодец. И здесь была произнесена клятва, заключен завет с Богом. Жертва – это еще не клятва Богу. Мы с вами, становясь священниками, говорили: «Клянусь Всемогущим Богом». Это невероятно значимые слова. И, кстати, ни в одном другом таинстве они более в таком виде не повторяются – звучат более мягко. А здесь – в такой резкой форме.
Жертвенник Иакова
Наконец, третий праотец, Иаков, получивший позднее имя Израиль, который бежал из отеческого дома, по мудрому совету своей матери Ревекки, в Вефиль, что переводится как «Дом Божий». Там он переночевал и видел во сне ту самую лествицу, символизирующую связь неба и земли; ангелов, сходящих и нисходящих по этой лестнице; Бога наверху. И когда он проснулся, то воскликнул: «Дом Божий, врата небесные» (Быт. 28: 17). И возлил елей на камень. Отсюда и у нас при закладке храма есть обычай возливать на камень елей. Вот этот жертвенник был воздвигнут третьим праотцем, Иаковом, и мы исповедуем Бога Авраама, Исаака и Иакова. Каждый из них воздвигал Богу жертвенник.
На еврейском языке есть таинственное мистическое понятие «шехина». Поскольку у греков нет звука «ш», только «эс», появилось слово «скиния». И вот жертвенник – это место Божественного присутствия. Где жертва – там Бог. Где нет жертвы, там Бога нет. Это место богопочитания. Там призывается имя Бога. Даже у язычников жертвенник – не жертвенник, если на нем не написано имя Бога, которому приносится жертва. У язычников многобожие: там написаны имена Зевса или Адониса. Жертвенник посвящается какому-то божеству. Мы единобожники, и жертвенник со времен Еноса – это место, где возглашается имя Всевышнего, имя Бога.
Древней формой жертвенника мог быть обычный камень или выложенная груда камней. Могла быть и прессованная глина. Камни чаще всего оставались неотесанными.
Патриархальное священство в современном мире
Итак, в период патриархального священства жертву приносит глава семейства. С этого все началось. Никакого клира еще нет. На этом мы сейчас завершим исторический экскурс и зададимся вопросом, а к нам-то сегодня это какое-нибудь отношение имеет? То есть возможна ли какая-то актуализация того древнего патриархального жертвоприношения? Вы знаете, очень даже возможна. То, что у нас есть клир, что многие из нас с вами – клирики епархии, а многие готовятся таковыми стать, не упраздняет патриархальное священство. Наверное, об этом сегодня нечасто говорят. Апостол Павел в послании к Тимофею пишет: «Итак, желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения» (1 Тим. 2: 8). Здесь говорится не о священниках, не о пресвитерах, не о епископах, а о мужах.
То есть мы сейчас переходим в нашу христианскую атмосферу. Апостол желает, чтобы каждый христианин, каждый брат во Христе на всяком месте «воздевал чистые руки без гнева и сомнения». Кстати, и в самом прямом смысле. Я думаю, что следовать этому апостольскому желанию – свято и благочестиво. И каждому главе семейства можно напомнить, что апостол Павел этого хочет. Для этого не нужны особые места, для этого не нужен храм. Это можно делать «на всяком месте». Некто, даже не без иронии, заметил: «Неужели вы все не можете успокоиться, находитесь в гневе, и вас терзают сомнения, что вы не воздевайте руки?» Итак, воздевание рук главой семьи. Не говорится, что это дело ученых. Это не означает, что они не имеют права так поступить. Могут – по внутреннему движению сердца. А вот мужам надлежит это делать.
Есть такое излюбленное пророчество в нашем народе: «Россия спасется платочками». Эти слова приписывают преподобному Серафиму Саровскому. И вот это «Россия спасется платочками» у нас превращено не то в канон, не то в догмат: мужики отдыхают – а бабы пусть спасают. Всякое пророчество сбывается один раз. «Россия спасется платочками» – это пророчество сбылось. В советское время Россия действительно спаслась платочками. Я вижу, что среди вас есть и мужи в возрасте, вы это хорошо помните. Россию спасли ни академики, ни рабочий класс, каким бы он ни был передовым, ни братья, а именно платочки. Даже если архиереев спросить: «А где начало веры?» – и, пожалуй, каждый задумается и вспомнит даже не маму, а бабушку: «Вот бабушка рассказывала, у нее там была иконочка, она подвела меня к святому углу…» – и так далее. Россия спаслась платочками.
Мне довелось длительное время служить в храмах, где на службах было совсем немного мужчин. Чтобы ноль – такого не бывало. Но бывало, что только один. Затем настало другое время – 1990-е годы. Все бурлит, храмы строятся один за другим, Церковь расцветает. Дарю одному высокопоставленному начальнику (конечно же, высокообразованному – генеральному директору) Библию. Через какое-то время, месяца через два-три, встречаемся, и я спрашиваю: «Новую Библию читали?» – «Да-да. Жена читает». Это нормальный ответ? Я же не спросил его, читает ли Библию его жена. А он совершенно на автомате естественным образом отвечает. Не говорит: «Нет», – а говорит: «Да-да. Жена читает. Все нормально, все окей».
Россия спасется платочками. Абсолютно убежден: второй раз – ни под каким предлогом. Если выразиться на немножко вульгарном языке, как мужик мужику: «А еще раз не прокатит». Да-да. Не надо думать, что мы еще раз спасемся платочками. Точно не спасемся. И, кстати, некий достаточно грозный предостерегающий перст – это ислам, где пятьдесят, сто, пятьсот (в зависимости от размера мечети) мужей покланяются Богу. В самом начале 1980-х годов мне довелось быть в мечети в небольшом городке. Мужиков – пятьсот. Раз – и все поклон. Вы знаете, мурашки по спине. В этом что-то есть. Апостол говорит: «…желаю, чтобы на всяком месте мужи произносили молитвы, воздевая чистые руки без гнева и сомнения».
Кстати, на немецком языке очень метко выражено. Есть вера и язык: «Er hat Glaube und Sprache». Вера отеческая, вера отцов и родная речь, родной язык. То есть язык матери. Да, разговорить младенца – это святое дело матери. Мама разговорит младенца, который еще не говорил. Родная речь – это язык матери. А вот «вера отцов» – не от бабушки и не от мамы. Веру надо воспринять из отеческих рук, от папы. «Боже отец наших», «молитвами святых отец…» – а матерей святых нет? Есть. Может быть, даже не меньше. Но мы молимся не «молитвами святых матерей наших», а «молитвами святых отец».
Источник веры – это отец. Религия – это дело очень мужское, патриархальное. Патриархальное священство никогда и никуда не исчезало, при наличии клерикального священства оно все равно остается. Домашнюю молитву возглавлять должен папа. Мама и дети – они все соучастники молитвы, где предстоятель – папа. Только такая вера может быть крепкой. Святой уголок – это уголок, который не мама и не бабушка устраивают дома. Он сделан руками отца, и отец там молится. У всех членов семьи – у жены, детей, а то и у внуков – на всю жизнь должен остаться в памяти папа, молящийся в святом уголке. В советское время в уголке молились мама, бабушка. Это было исключительное событие. То есть так не должно быть. И однажды такое невероятное чудо случилось. Все. Еще раз никто не пророчествовал.
Папа возглавляет домашнее чтение Библии. Именно папа. Это очень важно – отцам осуществлять домашнее чтение Библии. Кстати, кто-то однажды заметил, что если между женой и мужем распря, то много дается советов, как эту распрю уладить, и один из сильнейших советов – совместно начать читать Библию. Совместно – это как? Не хором. Это значит, что муж читает, а жена слушает. И детям тоже детскую Библию в раннем возрасте, а с отроческого возраста – настоящий библейский текст должен читать отец.
Кстати, одна женщина, занимающаяся статистикой, – ученая, кандидат наук – делала опрос среди молодежи: «Кто твой идеал?». В старообрядческой среде на этот вопрос больше 80% отвечали: «Отец». А вне старообрядческой среды «отец» не звучал почти никогда. Кто угодно: актер, артист, певец, футболист – кто угодно. Никому даже в голову не приходит сказать: «Папа». Но, во-первых, у подавляющего большинства папы нет, он их не воспитывает, а там, где он есть, он либо пьет, либо в компьютерные игры играет. Там нет папы-идеала. Если папа хочет быть идеалом, само собой, надо и зарабатывать, и заботиться о доме, но все-таки дух – вершина человеческой природы. Папа должен молиться и читать Писание.
Такой папа – это авторитет для подростка. Ведь подавляющее большинство проблем подросткового возраста возникают из-за того, что у детей нет авторитета. Они отрываются от детского сада, от родительницы, от учительницы и отправляются в неведомое плавание в неведомом направлении. Вот чтобы было понятно, куда надо плыть, должен быть папа. Он и только он – и больше никто.
В Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова, сказано, что если у отца родится дочь, то он больше никогда не будет спать по ночам, а только ворочаться и думать: «Как бы в юности не потеряла девства, как бы в замужестве не опротивела мужу» и так далее. То есть нам кажется, что родился ребенок – у мамы больше не будет спокойных ночей. Вроде бы так. Но нет. У папы больше не будет! Мама пусть спит, а вот папе больше спать не придется.
«Братие!..»
Деградация мужского начала началась с деградации патриархального священства, когда муж перестал быть домашним священником. Сто лет все было где-то в плоскости равноправия, а теперь, в последние пару десятилетий, перешло в область, о которой стыдно говорить. Все эти половые перекосы, извращения, которые становятся конституционно законными, легитимными, оправданными и даже рекомендуемыми, – это и есть деградация и отсутствие патриархального священства.
Каждый папа – священник. Священник своей домашней Церкви, воздевающий руки без гнева и сомнения. Заметьте, когда мы читаем Апостол, мы говорим: «Братие…» И мы так читали даже в советские годы, когда в храме были только платочки. И все равно мы не переиначивали и не читали: «Сестры». «Братие» – и сразу какая мощь! Кстати, сложился обычай начинать проповедь словами «братья и сестры». Найдите хоть одного святого отца – Златоуст, Григорий Двоеслов, Дмитрий Ростовский, – который начинал бы проповедь словами: «Братья и сестры». Ни у кого не найдете. «Братие»! И даже тогда, когда дальнейшее поучение относится к сестрам, женщинам (у апостола Павла есть такое), обращение будет: «Братие».
В этом – мощь, в этом – сила, в этом – расстановка акцентов. В этом то, что сотворил Бог. Это патриархальное священство. Святой Игнатий Брянчанинов говорил, что жена, не идущая на совет нечестивых, – есть блажен муж. То есть жена взята от мужа. А потому все сказанное мужу относится к жене. Мужу сказано «не убий» – и ты тоже не убивай, мужу сказано «не кради» – и ты тоже не кради. Сказано мужу – следовательно, и тебе тоже. Очень важно, чтобы это вошло в наш приходской быт. Мы друг друга называем как угодно, но не «братия». И вот тут правомерно обращение «сестра». Эти обращения появятся тогда, когда мы таковыми и будем.
Кстати, советская власть на заре своей пыталась это ввести: «товарищ». Она ввела это на формальном уровне, все были товарищи: от крестьянина, рабочего до генерального секретаря. Но это не вошло в жизнь. Почему? А потому что по факту чего-то не хватало, чтобы всем быть братьями. У нас всего хватает, чтобы быть братьями, а если мы так себя не называем, значит, все, что у нас есть, проходит мимо нас. А когда оно «внутрь нас», тогда твой ближний – сразу родной брат. Очень важно, когда мы именно таким образом обращаемся друг ко другу.
Патриархальное священство в наше время очень и очень актуально, об этом надо говорить. Братиям об этом надо говорить. Священнику очень хорошо время от времени проводить какие-нибудь братские собрания. Этим можно даже шокировать кого-то: «Как?» Но тогда наконец-то наши братья начнут себя кем-то чувствовать. Поскольку Россия в советское время спаслась платочками, то по остаточному принципу уже тридцать лет женщины все еще чувствуют себя хозяевами в храме. Они говорят братиям, что надо, а что нет. Они просят у братьев помощи. Но ведь Бог не мужчину сотворил помощником жене, а жену помощницей мужу. Это братия должны у сестер просить помощи. То есть наша братия – все еще не хозяева в храме. Хозяйки там – все еще сестры. И в этом слабость нашей приходской жизни.
Это то, что я хотел сказать в плане актуализации патриархального священства. А теперь у нас есть некоторое время. Я был бы рад услышать какие-нибудь размышления, реплики или, может быть, вопросы, чтобы мы еще пообщались на тему патриархального священства. Пожалуйста, отцы и братья.
– Отец Геннадий, как вы думаете, с чего начать, чтобы повлиять на сегодняшнее положение дел, когда мужчины не осознают своей высокой роли в семье, а также значение патриархального священства в приходской жизни, поскольку мужчин на приходах до сих пор, как мы знаем, меньшинство? Что было бы самым действенным, на ваш взгляд?
– Спаси Господи. Если бы я знал, то на приходе, где я настоятель, уже так бы и было. Да, очень трудно построить на одном приходе то, что отсутствует во множестве других приходов. И тем не менее, надо что-то делать. Но мне кажется, я что-то на эту тему сказал. Для этого надо проводить братские собрания, надо у братии спрашивать, даже если сам знаешь ответ. Не ради того, чтобы узнать, а ради того, чтобы человек почувствовал: его спрашивают. Причем важно, как спрашивают.
Вот мы построили крестильный храм. Здание. Теперь его нужно внутри обустроить. Там много что нужно: и аудиторию на верхнем этаже, и ризничную, и трапезную, и само храмовое помещение. И вот я обращаюсь к одному рабу Божию, он бизнесом сейчас занимается, и говорю: «Надо храм, крестильное помещение наполнить. Надо все закупить для него, что необходимо». Он, вижу, нисколько не противится: «Хорошо, батюшка. Все, что скажете, сделаю. Скажите, благословите – я сделаю». Я на него смотрю и говорю: «Нет, я ничего не скажу. Вы будете говорить. Вы будете не выполнять мои поручения, а сами думать, что здесь должно быть. Если честно, я очень плохо соображаю в этом деле. Вот вы будете думать, а когда придумаете, ко мне подойдете, мы с вами согласуем, благословитесь – и вы же будете делать». Он немножко не ожидал такого. Подумал. Согласился. И все три придела – цокольный, храмовый и верхний – оснастил. Полностью. Любо было смотреть, как человек трудился. И он уже был не помощником, а делателем. Мне кажется, в этом направлении и надо двигаться.
А жены, которым надоело быть домашними жрицами, вы же знаете, что мужа надо слушаться, как Господа. Вот вы идите и спросите его. А то он уже привык, что его ни о чем не спрашивают. Дети подходят – «А иди, мамку спрашивай». Ты хорошо знаешь и без него, как сделать, но иди и спроси. «А он мне глупость скажет», – иди и сделай эту глупость. В следующий раз у него мозги начнут лучше работать, он вдруг поймет, что то, что он сказал, то и делают. А значит, за свои слова надо отвечать. И в следующий раз уже не глупость скажет. Он же не идиот.
То есть нашим мужчинам, нашим братьям надо помогать, я сам себя не исключаю. Мы все немножко привыкли ехать на тех, кого мы должны вести. И в семейной жизни, и в приходской надо давать мужчинам возможность проявить свою самостоятельность, причем иногда намеренно отстраняясь.
О формализме и благоговении
– Всегда, когда учишься чему-то новому, это на первых порах кажется какой-то бессмысленной ритуальностью. Вот становлюсь я на молитву вечером и могу принести «каинову жертву» – из последних сил что-то там намямлить: «Господи, приими, что смог. Силы потратил на одно, а на молитву не оставил». У меня часто спрашивают, где разница между благоговением и формализмом, зачем Богу такое мое стояние? Он же меня и так любит. Как правильно относиться к такой учебе и не поддаться мысли о формализме подобных действий?
– Помните, мы сказали, что мизбеах (жертвенник) – это место присутствия Божия? Вот тот формализм, от которого ноль пользы и радости, возникает тогда, когда мы теряем присутствие Божие. Тогда мы делаем что-то по накатанной. Мы, священники, например, знаем, что от нас что-то требуется: завтра служу, значит, сегодня должен прочитать какие-то правила. В самих этих формах, естественно, нет ровным счетом ничего плохого. Но сами по себе формы не несут в себе духа. Духом их надо наполнять. Этот негативный формализм (потому что есть еще и позитивный формализм) есть утрата присутствия Божия. Мы можем читать молитву и при этот дать щелбан пономарю. Навряд ли в этот момент мы находились в состоянии присутствия Божия.
Присутствия Божие – вот что дает настоящее благоговение. А что касается немощи – без нее никуда, и у Антония Сурожского есть на этот счет замечательное размышление. Он говорит: «Господи, ты видишь, что я сегодня устал. И вообще у меня состояние такое, что я Тебе даже ничего сказать не могу. Прости меня». Вот смотрите, абсолютная немощь, и здесь нет мертвого формализма. Или, например, однажды дьякон прочитал Евангелие, а оно не коснулось его сердца. Он выходит на проповедь, а что говорить?.. Он был умный человек и мог бы что-нибудь сказать, тем более евангельские темы все священники прекрасно знают. А он вышел и сказал: «Братья, сегодня дьякон читал Евангелие, и ничего не коснулось моего сердца. Простите, мне вам нечего сказать», – и ушел в алтарь. Вот это была проповедь так проповедь. То есть и в немощи можно не терять присутствия Божия. Если оно есть, даже то, что мы сделали немощно, плохо, – значимо. А то, что мы сделаем отлично или, как говорит молодежь, «классно», «здоровски», красиво, но без присутствия Божия, – это ни о чем. Это и есть тот самый формализм.
Знаю одного человека. Светского, даже можно сказать – «крутого». Но он уже обрел веру. С заповедями у него были очень большие проблемы. А посты соблюдал. А я как человек, которому вроде бы что-то ведомо о жизни духовной, говорю: «Главное – людей не ешь во время поста», – а он мне так скептически: «Нет, батюшка, людей я, может быть, и ел, а вот пост соблюдал». – Я говорю: «И что же из этого получилось?» – А он отвечает: «Батюшка, поймите, это вы живете такой благочестивой жизнью. А мы живем в грехе, но пост – это была последняя ниточка, которая связывала меня с Богом. Если б я еще и пост не соблюдал, то не было бы уже ничего». Я задумался. Человек совершает грубые, жесткие грехи, он еще не может от них отстать, а вот это он может сделать. И он это делает. И это та соломинка, за которую хватается утопающий. Для меня это был очень серьезный урок. Я думаю, это тоже имеет отношение к теме формализма и благоговения.
Как вести себя священнику в женском монастыре?
– Отец Геннадий, я думаю, что многие священники попадали в подобную ситуацию. Мой духовник сейчас служит при женском монастыре. Он не настоятель, и получается, что ему приходится подчиняться игумении монастыря. Так установил правящий архиерей. И выходит, что мужчина, священник находится под началом, формально выражаясь, женщины. Возникает своего рода непонятная ситуация на фоне того, что вы сказали во второй половине беседы. Как вы относитесь к подобной ситуации?
– Я никогда не служил в женском монастыре. Но я видел жизнь женского монастыря, который находится недалеко от приходского храма, где я служил. И там ситуация была точно такая же. Поэтому священники там не держались, менялись один за другим. Священник не мог быть под настоятельницей. И помню, она ко мне пришла и говорит: «Ну как так? Ни один батюшка у нас не держится». Она пришла со смирением: «Может, я что-то не так делаю?» – Я сказал ей: «Думаю, что здесь речь идет даже не о вас и не о них, а об уставе той структуры, в рамках которой вы находитесь». Я не хочу сказать, что знаю, каким должен быть этот устав. Наверное, его должны составлять люди, которые имеют реальный опыт служения в женском монастыре. Должен учитываться как опыт женщин (монахинь, игумении), так и иереев, которые там служат.
Это внутренний конфликт. Наверное, это не самое мудрое и лучшее, что можно сказать, но я бы попытался ответить так. Мы имеем ситуацию такой, какой вы ее сейчас обрисовали. Никто для нас сейчас устав не подредактирует. Что делать священнику? Нужно сгруппироваться внутренне, понять, что ты не настоятель, то есть ты не управляешь монастырем. Ты иерей. В некотором смысле – жрец. Ты приходишь для того, чтобы совершить богослужение. Для того, чтобы принять исповедь. Тут тоже возникает вопрос. Получается, что исповедь и отпущение грехов – это твоя компетенция, а как поступать – это компетенция игумении. Я знаю, есть такое в женских монастырях. Батюшкам можно сдавать грехи, а слушаться их не надо. Слушаться надо игуменью. И в духовных вопросах тоже, а не только в вопросе внешних действий. Ладно, какую бочку чем наполнить – пусть игумения решает. Батюшке это не очень интересно. А в духовном плане как поступать? Здесь вопрос.
Это высочайшее искусство, высший пилотаж – быть священником женского монастыря
У меня нет на него четкого ответа. Значит, на уровне архиерея, епархиального совета эти вопросы надо решать. Кто такой священник в женском монастыре? Каковы его компетенции? Пока мы держим служебник в руках, понятно, докуда они простираются. Там все написано: где иерей, а где лик. А в других вопросах возникают сложности. Поэтому надо уметь налаживать отношения, договариваться с теми же сестрами и с теми же игуменьями. Наверное, одна монахиня может воспринять тебя как духовного отца и не просто «сдавать грехи», а реально получать наставления, открывать душу, а другая, может быть, этого не захочет. Я думаю, силой здесь действовать не надо. Это такая деликатная сфера, и нам нужно так же деликатно себя вести. Это высочайшее искусство, высший пилотаж – быть священником женского монастыря. Знаю удачные примеры. Кстати, в том монастыре, о котором я рассказывал, этот случай наконец наступил, и батюшка уже двадцать лет там служит. Никаких проблем не возникает. Он умеет поступать как матушка благословила. И его все любят как пастыря и духовника. Видимо, архиерею важно найти такого священника.
– А в случае, если священник является настоятелем подворья женского монастыря? Есть ли здесь какие-то отличия, особенности?
– Наверное, могут быть. Смотря о ком идет речь. Если речь идет не о сестрах монастыря, а о прихожанах, там пастырь, я думаю, в полной мере обладает компетенцией духовного наставника.
Муж – священник домашней Церкви
– Пусть редко, но почти каждый из нас сталкивался с семьями, где правит супруга. Внешне это иногда кажется очень убедительным, поскольку она имеет и талант к этому, и соответствующий темперамент. Супруг же, напротив, не имеет способностей руководителя и с легкостью отдает свои бразды правления. Тем не менее, при внешней убедительности эта ситуация не может быть здравой. Каждый из нас составил бы свою речь для супруги, чтобы убедить ее подчиниться мужу. Но поскольку есть такая возможность сегодня, я бы попросил вас составить вашу краткую речь. Скажем, объемом в одну минуту.
Если жена умней, грамотней и способней своего мужа, то ей нетрудно сделать так, чтобы муж был главой семьи
– Супруга может быть умней, выше ростом, грамотней, занимать более высокую должность, чем муж. Все это создает проблемы. Но при этом дома она – жена. Если она умней, грамотней и способней своего мужа, то ей нетрудно сделать так, чтобы муж был главой семьи и священником домашней Церкви. Если она употребит свой ум на это, то будет счастливой женой. Если она употребит его на то, чтобы отодвинуть его в сторону и взять все в свои руки, она будет женой несчастной. Вы мне дали одну минуту.
– Да, сорок секунд. Вы уложились, батюшка. Спасибо.
– Я видел семьи, где действительно интеллектуально преобладает жена. Но при этом она никогда не употребляет это для того, чтобы быть над мужем. Наоборот, только для того, чтобы муж был главой. Разве президент обязан быть умнее всех академиков, талантливее всех художников? Нет, конечно. Его дело – сделать так, чтобы этим академикам комфортно работалось. Вот и здесь так же. Умница-жена должна сделать все, чтобы ее мужу было комфортно в роли главы семьи.
– Часто встречаются семьи, в которых жена прямо борется за власть. Мужа унижает. Дома, конечно, больше, а может и при людях себя так вести. Может ли это быть основанием для того, чтобы сказать ей: «Подруга, пока ты не успокоишься, лучше тебе не причащаться»?
– Это случай, в котором надо проявить пастырское искусство. Понятно, что речь не идет о смертном грехе. И женщина тоже должна понять, что не совершила смертного греха: не убила, не изменила, не нарушила каких-то канонов Церкви. Что речь идет не об этом, а о терапии: «Милая, ты же хочешь быть счастливой? Хочешь. Ты хочешь, чтобы твой муж был счастливым? Хочешь. Чтобы дети твои были счастливыми? Хочешь, но у тебя это плохо получается. Для того чтобы у тебя лучше это получилось, давай ты временно воздержишься от причащения – с тем, чтобы направить свои усилия на работу над собой». Допустим, так. Важно говорить это с пастырским тактом, потому что иначе можно набедокурить. «Батюшка не разрешил причащаться. Почему?» – «Мужа подминает». С ее стороны должно быть некое согласие поработать над собой. Допустим, он флегматик, не смиренный даже, а смирный, а она буйный холерик и плюс еще талант. Хочешь быть счастливой? Вот только так, по-другому никак. Это может быть терапией, но не наказанием.
– Досточтимые отцы и братия, к сожалению, время нашего эфира завершается. Разрешите, дорогой отец Геннадий, от имени всего духовенства, от имени владыки поблагодарить вас за сегодняшнюю встречу, за очень актуальную и глубокую тему, которую вы нам сегодня раскрыли: о жертве, о священстве и, в конечном итоге, о счастье мужчины и женщины. Позвольте и вам пожелать счастья и мира. Обнимаю вас, дорогой батюшка.
– Взаимно. Спаси Христос.
